На экраны вышел «Монгол» Сергея Бодрова-старшего – эпическая лента о детстве и молодости Чингисхана с красивой хореографией побоищ, роскошными пейзажами и историей первой любви. Гордость монгольского народа – самого Чингисхана – играет японский актер Таданобу Асано («Табу», «Затойчи»). Главная женская роль досталась дебютантке – студентке монгольского факультета журналистики Хулан Чулуун. Монтажером картины является лауреат премии «Оскар» за «Матрицу» Зак Стэнберг. Сценарий написан Сергеем Бодровым-старшим совместно с Арифом Алиевым (тот же тандем работал над «Кавказским пленником»).
«Скоро все будут говорить на монгольском языке», – обещает своему ребенку беглый раб Темуджин (будущий Чингисхан). Обещает не на английском или на русском, как это принято в кино, а на том самом монгольском – именно на этом языке и снят фильм. Показывают «Монгола» в дублированном варианте, но за русским переводом хорошо слышны оригинальные реплики, что, конечно, общей атмосфере фильма идет только в плюс. Большая часть съемок велась во Внутренней Монголии – автономном районе на севере Китая, населенном монголами. В интервью «Московскому комсомольцу» Сергей Бодров-старший рассказывал:
«Так вот, когда берешься за такое дело, надо вести себя очень прилично и, конечно, идти к главному шаману. Он разрешил: «Многие хотели картину снимать – и американцы, и кто-то еще, ни у кого не вышло, и только вы пришли ко мне – правильно сделали». Потом обратились к ламе: Монголия же буддийская страна. И ходили в буддийские места, как положено, с подношениями: барана резали, варили, лама проводил церемонию».
И видимо, лама не схалтурил и шаман не навредил. Их земли, суровые, почти монохромные степные пейзажи в «Монголе» завораживают. Всадники, как и полагается, выглядят букашками, ползущими по плоскому лицу Земли. Камера, обозревая виды, никуда не торопится, но смотреть на степь да степь, как на огонь, можно бесконечно. Иногда смакованием крупных планов с тяжелыми каплями дождя или развевающимися волосами фильм смутно напоминает «Героя» Чжана Имоу. Одним словом, красиво.
Во всевозможных анонсах фильма почему-то делается акцент на феерические батальные сцены. Сразу хочется предупредить, что грандиозных побоищ и цифровых полчищ до горизонта не будет.
В конце концов, и показаны в фильме не наступление туч монголов на покоряемые народы (это осталось за титрами), а стычки между отдельными родами – из-за украденной девицы, коней или тому подобных недоразумений между соседями. Люди и кони мешаются в кучу, летят красные бусинки крови, но шокирующей прямоты в показе насилия и особой азиатской жесткости на экране здесь нет и в помине.
Есть еще один момент, о котором стоит предупредить заранее. Уже в самом начале, еще когда будущий Чингисхан в огромной меховой шапке и с невозмутимым лицом маленького Будды даже на лошадь не садится без посторонней помощи, начинает смущать одна странность в сценарии. Дальше она будет смущать все больше и больше.
Вот маленький мальчик бредет по бесконечным снегам, вокруг ни души – и вдруг лед трещит и подламывается, и будущий великий хан ухает сразу на дно на приличную глубину. Понятно, что спасется – свои обязанности перед историками Чингисхан еще даже не начал выполнять. Но все равно волнуешься и ожидаешь, что покажут несколько минут смертельной борьбы и хитроумных решений, прежде чем воля к жизни окончательно победит. Но следующий кадр, который мы видим, – Темуджин греется у костра. Повзрослев лет на десять. Точно так же отброшены объяснения того, как изгой вдруг стал во главе внушительного войска и повел его – в большую историю. Чудесные спасения Темуджина и важные повороты в его судьбе неизменно проваливаются в темноту экрана между эпизодами.
Разумеется, у всего происходящего (точнее, непроисходящего) на экране есть какое-то объяснение, и любопытно будет его поискать.
Но зрительские ожидания все-таки страдают. И выглядит Чингисхан из-за этих «выключений» скорее тщательно оберегаемым и ведомым орудием в руках богов, чем волевой личностью.
Вряд ли это то впечатление, которое вкладывалось в фильм изначально (в интервью Сергей Бодров поминает «пассионарную личность» из трудов Льва Гумилева).
В итоге образ Чингисхана немного расплывается. С одной стороны, он уходит в чистую мифологию. За будущим ханом присматривает белый волк – бог голубого неба Тенги (еще немного волка и пришлось бы определить жанр как фэнтези). Потрескавшаяся и воспаленная кожа плененного и запертого в клетке Темуджина напоминает камень изъеденного временем каменного изваяния – как в сказках: сидел так долго, что окаменел. С другой стороны, Чингисхана настойчиво стараются показать живым человеком – играющим с детьми, влюбленным в жену.
Но «живой» Чингисхан с его закадровыми монологами, гуманистическими порывами и прогрессивностью, которая позволяет ему считать своими детей не вполне ясного происхождения, выглядит чересчур современным.
В целом фильм следует канонам истории про «становление героя» – будущий герой покидает беззаботный в целом мирок своего детства, странствует, испытывает лишения, видит чужие страдания и страдает сам – и в итоге понимает, что в этом мире надо все срочно менять.
В эпизоде, ставшем для Темуджина последним толчком к пути в большую историю, кстати, прослеживается забавная параллель с сегодняшними бурными обсуждениями проблемы рождаемости, которые иногда доходят до абсурдных предложений. В момент романтического уединения Темуджин сообщает своей первой и единственной любви, что уже придумал имена для будущих сыновей. Любимая не выказывает особого энтузиазма – нет стабильности! И в следующем эпизоде Темуджин уже излагает богу Тенги свой план стимуляции рождаемости: любой проступок должен караться смертью – и тогда возникнет счастливый и безопасный мир, в котором женщины захотят рожать сыновей.